Адрес статьи: http://friday.vedomosti.ru/article.shtml?2008/03/21/11983

Ведомости-Пятница / Пятница 21 марта 2008

Подлинная музыка не имеет возраста.

А самая удачная чем старше, тем моложе

Многим кажется, что классическая музыка вся сосредоточена в давно известных заведениях. Так думал и я — до недавних пор, пока не обнаружил в милом уголке Москвы неизвестный мне зал в старинном особняке. Особняк был обставлен в стиле просвещенной современности. При зале я нашел библиотеку, где тут же завел абонемент, кафе, где смолотил бутерброд, и книжный магазин, где купил сборник эссе моего любимого Папчерст­велла. Восхитившись, я напросился на прием к директору зала.

Директор встретил меня приветливо и рассказал, что полтораста лет назад дом принадлежал Боткиным, один из которых был знаменитым врачом. Более того, с блеском в глазах поведал мне директор, в соседнем крыле здания до сих пор в стеклянных банках содержится несколько боткинских заспиртошек.

Один заспиртошка был сделан Боткиным из трагика Моржова, скончавшегося от белой горячки. Основой для другого послужил новопреставленный младенец Кит. Для третьего — негр-циркач Адольфо Сервантес, попавший под слона. Для четвертого — неудачливый народоволец Грохов. Остальные принадлежали неустановленным лицам, чьей посмертной участью не заинтересовались родственники.

В 1918 году Наркомздрав отдал лабораторию под присмотр двух талантливых выпускников реального училища. Белов и Тимофеев сберегли заспиртошек от корыстных нэпманов и помешанных вредителей. В 1952 году реалистов определили по делу врачей, но, к счастью, они вернулись в любимый дом и очень пригодились, поскольку в 1958 году власти захотели подарить нескольких заспиртошек Вану Клиберну, но Белов и Тимофеев их спрятали. Более серьезным испытанием стал 1968 год, когда в особняке расквартировали прогрессивных чехословацких писателей, а те в порыве творчества чуть не побили все стекло. Дочь Белова не захотела продолжить дело отца и упорхнула в Санта-Монику, но при заспиртошках остались два сына Тимофеева — близнецы, названные Белов и Тимофеев. Раз в десять лет случался пожар или государственный кризис, но заспиртошки и поныне живут в темной лаборатории под туго завинченными крышками. Ничто не нарушает их покоя, а когда из концертного зала доносится музыка, на их сморщенных личиках появляется подобие улыбки и они тихим хором подпевают.

Меня директор к заспиртошкам не пустил — не из вредности, а потому что начинался концерт, в котором, он уверил меня, будут сюрпризы. Публика заполнила старинный уютный зал. Белов держал вступительное слово, а Тимофеев снимал концерт на видеокамеру. Музыканты играли вдохновенно, но самое главное — давно знакомые произведения великих композиторов теперь раскрывались мне в их истинной сути. Подлинная музыка, думал я, не имеет возраста. А самая удачная, это я прочел уже у Папчерствелла, чем старше, тем моложе. «Бранденбургский концерт» звучал так, что хотелось расхаживать при шпорах и сабле. От звуков «Осенней песни» наворачивались слезы. А от ритмов «Арагонской хоты» ноги сами шли в пляс. Исполнялся и шедевр авангарда — «Текстуры-54». Но оказалось, его автор, композитор Пьер Успенский, недавно встретил в Санта-Монике нашу улыбу, Надю Белову-Жоли, и отправил через нее в Москву новую версию произведения, старую же исполнять запретил. Зачем живой классик испортил свой opus magnum, я так и не понял. Слушая «Текстуры-08», я попросту уснул.

Но музыка сменилась художественным чтением, и близнецы представили публике своих питомцев. Трагик Моржов декламировал монолог из Коцебу, да так, что тряслись стекла. Черный как сажа Адольфо Сервантес одной рукой поднимал рояль вместе с пианисткой. А народоволец Грохов, лишенный талантов, только крутил сушеной бородой и держал на коленях малютку Кита, хлопавшего в ладошки. Публика тоже аплодировала до упаду.

Когда я проснулся, Белов и Тимофеев уже увели питомцев и рассадили их обратно по банкам. Все были довольны: концерт удался, а его слегка сокращенная видеозапись скоро появится на лицензионном DVD.