Божественные длиннотыВ этом сезоне Российский национальный оркестр предлагает монографические программы: в течение одного вечера будут исполнять музыку одного автора Ведомости-Пятница / Пятница 12 сентября 2008 Есть великие из великих. Недаром же дирижер Романус в «Театральном романе» доказывал, что едва ли кто-либо «так же хорошо разбирается в музыке, как Римский-Корсаков или Шуберт». Вот этих двух избранных и поставил дирижер Плетнев на открытие сезона Российского национального оркестра. В программе концерта 19 сентября — Римский-Корсаков. В программе концерта 24 сентября — Шуберт. Вообще в грядущем сезоне РНО преобладают монографические программы. Одному композитору — целый вечер. В этом есть серьезное отношение к слушателю: его стремятся не пленить пестротой, а, напротив, погрузить в оттенки творчества одного автора. Груз этой задачи Плетнев делит с более молодым дирижером Владимиром Юровским. Между ними проходит негласный раздел сфер влияния. Юровский склонен к модернизму, он выбрал Стравинского и Прокофьева, а кроме того, вознамерился исполнить Рождественскую ораторию Баха, где, возможно, попробует добиться от обычного симфонического оркестра барочных приемов игры и приставит к нему барочных певцов. Плетнев же ведет линию сугубо ретроспективную и консервативную. Он тоже исполнит Баха, но в тяжеловесных симфонических обработках, как играли в те времена, когда аутентизм еще не был открыт. Плетневу на моды плевать. Он даст программу из Шумана, он даст оперу Бизе «Кармен» в концертном исполнении. Но сначала — Римский-Корсаков и Шуберт. Общего между этими двумя избранными мало, кроме условной принадлежности к романтизму, который Шуберт открывает, а Римский-Корсаков, в числе прочих, закрывает. Но вот что интересно. Мы слушаем классиков современными ушами. И — при удачном исполнении — слышим их связь с музыкой следующих эпох. И слышим, что из Римского-Корсакова выросли многие роскошества ХХ века. Так, в плетневской программе будет сыграна «Ночь на горе Триглаве» (3-е действие оперы-балета «Млада»). Жалко, что в оркестровой транскрипции пропадут хоровые «Чух-чух» и «Маяла, Каяла, Аллегремос!», из которого позже взялась футуристическая словесная заумь, но останутся ритмы языческих плясок, без которых не появилась бы «Жар-птица», а может быть, и «Весна священная» Стравинского. Другие сочинения программы: сюита из оперы «Снегурочка», «Три чуда» из оперы «Сказка о царе Салтане», «Сеча при Керженце» из оперы «Сказание о невидимом граде Китеже» — все это великолепные звуковые картины, чья музыкальная пряность вдохновила художников Серебряного века на красочные декорации. А из Шуберта, как ни парадоксально, вырос авангард второй половины ХХ века. «Божественные длинноты» — так определяли романтики течение времени в Неоконченной симфонии Шуберта; ее плетневцы и сыграют. Авангард вообще остановил время, и теперь, вооруженные его опытом, мы слышим, что оно почти остановилось уже у Шуберта. Другие опусы в плетневской программе — увертюра к пьесе «Розамунда» и быстроногая Пятая симфония — рассказывают, скорее, о Шуберте, который никогда не планировал совершать открытий, но, в силу своей избранности, их как-то ненароком совершил. Не уверен, что Михаила Плетнева интересуют именно те аспекты музыки Римского-Корсакова и Шуберта, о которых я только что написал. Он, как было сказано, консерватор и современностью мало интересуется. Но он не интересуется и традициями. Он сам по себе, музыка рождается у него всегда заново, свободная от штампов. Отсюда и берется плетневская свежесть исполнения. А значит, он никакой не консерватор, а как раз современный человек. 19 сентября, 24 сентября, Большой зал Консерватории, Б. Никитская ул., 13, тел. 629 74 12, 629 94 01, 629 81 83 Слушателя стремятся не пленить пестротой, а погрузить в оттенки творчества композитора — скажем, Римского-Корсакова или Шуберта
|
